(1)Я стою у реки. (2)Она идёт полноводно, ровно. (3)А где же весенний плеск?

(4)Надо закрыть глаза – и через узенько-узенькую щёлку, через деревья, глядеть на небо. (5)Лучше пройти за решётку сада, сесть где-нибудь на солнышке и так вот смотреть и слушать…

(6)Воробьи? (7)Это они чирикают, бойко, трескуче, радостно по весне.

(8)Великая лужа на чёрном дворе вся в блеске. (9)Бурая в ней вода. (10)Чуется белый ледок под нею. (11)Кругом: у заборов, у садовой решётки, у сараев, под брёвнами – голубовато снежком белеет. (12)Он уже сдал, иско́лот лучами солнца, сочи́тся стеклянным блеском, день ото дня бледнеет, уходит в землю. (13)Гонит его перезвон пасхальный, звяканье сосулек. (14)Холодком покусывает с воды, но белые утки полощутся там, где поглубже; жёсткие их носы вылущивают что-то сочно, вспыхивают на солнце крылья…

(15)Какая радость – этот немножко страшный переход по доскам до сада! (16)В саду ещё спит зима, тяжёлая, большая; но снег надувается горбами и почернел, усыпан веточками, вороньими и куриными следа́ми. (17)Под яблоньками сероватые проталинки, лужицы голубые – в них солнце и небо плещется. (18)Яблоньки черны-черны, корявы весенней голостью. (19)Зато тополя светлеют тугим и здоровым глянцем, и почки на них полнеют, золотятся.

(20)Слепит отовсюду. (21)Небо упало в лужу и уронило солнце. (22)Оно купается с облачками, с утками, брызжет в меня, на моё весеннее пальтецо, синее, с золотыми якорьками, только-только надетое, в новенькие калошки – белые огоньки на них. (23)Я жмурюсь и робко двигаюсь по доскам. (24)Нянька подталкивает в спину, несёт за мною лопаточку – ковырять снег в саду, гнать зиму.

(25)Вот и самая середина лужи. (26)Я иду еле-еле, чтобы идти подольше. (27)Солнце под моими ногами плющится – и вдруг… (28)Что это?! (29)Почему закачались доски?

(30)Я поднимаю голову и радостно узнаю Михайлу, который тесал лопаточку. (31)Он двигается навстречу и весь сияет. (32)Намасленная голова сияет на обе стороны, красное лицо сияет, и красная борода, как веник, и новая красная рубаха – пузырями. (33)Михайла радостно надвигается на меня, раскидывает руки… (34)Он всё ближе, он меня свалит в лужу… (35)Но вот Михайла делается ниже, ниже. (36)Я вижу, что он садится, будто играет в коршуна, хватает меня и вдруг поднимает на страшную высоту над страшной лужей!

— (37)Держись! — рычит Михайла, раскачивая меня над лужей.

(38)Я слышу, как кричит нянька, – чёрный её платочек с красными и зелёными цветами, – но Михайла тискает меня ласково и урчит, урчит. (39)От него пахнет деревянным маслом, красной рубахой, пряниками, хлебом, овсом и чем-то ещё, таким приятным, тёплым… (40)Стружками даже пахнет, чурбачками.

(41)Он тихо ставит меня на доску. (42)Я, как во сне, в испуге, в радости непонятной.

(43)И столько плеска кругом, и блеска, и гомона! (44)Всё смеётся, звенит, играет…

(45)Этот весенний плеск остался в моих глазах – с праздничными рубахами, сапогами, лошадиным ржаньем, с запахами весеннего холодка, теплом и солнцем. (46)Остался живым в душе, с тысячами Михайлов и Иванов, со всем мудрёным, до простоты-красоты душевной, миром русского мужика, с его лукаво-весёлыми глазами, то ясными, как вода, то омрачающимися до чёрной мути, со смехом и бойким словом, с лаской и дикой грубостью. (47)Знаю, связан я с ним навсегда. (48)Ничто не в силах выплеснуть из меня этот весенний плеск, светлую весну жизни… (49)Вошло – и вместе со мной уйдёт.

 

(По И.С. Шмелёву*)

* Иван Сергеевич Шмелёв (1873-1950) – русский писатель, публицист, мыслитель.

---

(1)По утрам, просыпаясь, я отворяю окно моей комнаты и слушаю: с горы, сквозь пышную зелень сада, ко мне несётся задумчивая песня. (2)Как бы рано ни проснулся я, она уже звучит в утреннем воздухе, напоённом сладким запахом цветущих персиков и инжира.

(3)Свежий ветер веет с могучей вершины Ай-Петри, густая листва деревьев над моим окном тихо колышется, шелест её придаёт звукам песни много красоты, ласкающей душу. (4)Сама по себе мелодия не красива и однообразна – она вся построена на диссонансах; там, где ожидаешь, что она замрёт, – она возвышается до тоскливо-страстного крика, и так же неожиданно этот дикий крик переходит в нежную жалобу. (5)Поёт её дрожащий, старческий голос, поёт целые дни с утра и до вечера, и в какой бы час дня ни прислушался – всегда с горы, как ручей, льётся эта бесконечная песня.

(6)Жители деревни говорили мне, что вот уже седьмой год они слушают это задумчивое пение. (7)Я спросил их:

— Кто же это поёт? — и мне рассказали, что это сумасшедшая старуха, Уми, у которой шесть лет тому назад муж и двое детей поехали в море ловить рыбу и всё ещё не вернулись.

(8)С той поры Уми сидит на пороге своей сакли¹, смотрит в море и поёт, дожидаясь своих родных. (9)Однажды я пошёл посмотреть на неё. (10)По извилистой тропинке, мимо вросших в гору саклей, через сады и виноградники я поднялся высоко на гору и там увидал полуразрушенную, скрытую в камнях и яркой зелени саклю старухи Уми. (11)Платан, фига и персики росли среди громадных камней, скатившихся с вершин Яйлы, журчал ручей, образуя на пути своём ряд маленьких водопадов, на крыше сакли росла трава, по стенам её вилось какое-то ползучее растение, и дверь её смотрела в море.

(12) На камне у двери сидела Уми – высокая, стройная, седая, с лицом, исчерченным мелкими морщинами и коричневым от загара. (13)Камни, нагромождённые друг на друга, сакля, полуразрушенная временем, серая вершина Ай-Петри в жарком синем небе и море, холодно блестевшее на солнце, там внизу, – всё это создавало вокруг старухи обстановку суровую и проникнутую важным спокойствием. (14)Под ногами Уми, по горе, рассы́палась деревня, и сквозь зелень садов её разноцветные крыши напоминали о рассыпанном ящике красок. (15)Снизу доносился звон лошадиных сбруй, шорох моря о берег и иногда – голоса людей, столпившихся на базаре около кофеен. (16)Здесь, наверху, было тихо, только ручей журчал, да песня Уми аккомпанировала ему, бесконечная, задумчивая песня, начатая шесть лет тому назад.

(17)Уми пела и улыбалась мне. (18)Её лицо от улыбки ещё более сморщилось. (19) Глаза у неё были молодые, ясные, в них горел сосредоточенный огонь ожидания, и, окинув меня ласковым взглядом, они снова остановились на пустынной равнине моря.

(20)Я подошёл и сел рядом с ней, слушая её песню. (21)Песня была такая странная: в ней звучала уверенность и сменялась тоской, в ней слышались ноты нетерпения и усталости, она обрывалась, замирала и снова возрождалась, полная радостной надежды…

(22)Но что бы ни выражала собой эта песня – лицо старухи Уми выражало лишь одно чувство – ожидание, в котором не было сомнения, уверенное ожидание, спокойное и радостное.

(23)Я спросил её:

— Как зовут твоего мужа?

(24)Она ответила, ясно улыбаясь:

— Абдраим… (25)Сын первый – Ахтем, и ещё Юнус… (26)Скоро приедут. (27)Они там едут. (28)Скоро увижу лодку. (29)И ты увидишь!

(30)Она так сказала это «и ты увидишь», точно была уверена, что и для меня увидеть их будет великим счастьем, великое наслаждение принесёт мне с собой лодка её мужа, когда она покажется на горизонте, где небо отделялось от моря тонкой тёмно-синей чертой и куда она указывала мне своим коричневым пальцем мумии, высохшей на солнце юга, беспощадно жарком.

(31)Потом она снова запела свою песнь ожидания и надежды. (32)Я слушал, смотрел на неё и думал: «Хорошо так надеяться! (33)Хорошо жить с сердцем, полным ожидания великой радости в будущем!»

(34)А Уми всё пела, тихонько раскачиваясь корпусом и не отрывая глаз от пустынного моря, ослепительно блестевшего на солнце.

 

(По М. Горькому*)

 

* Максим Горький (настоящее имя – Алексей Максимович Пешков; 1868-1936) – великий русский писатель, драматург.

¹ Са́кля – русское название жилища горцев.

---

(1)Раз после уроков я увидела, что кое-кто из ребят не уходит: собрались вокруг парты Горюнова. (2)Толя вытащил шахматную доску и расставляет фигуры.

— (3)Кто из вас играет? — спросила я, подойдя ближе.

— (4)Я, — ответил Толя. — (5)И вот Саша и Глазков.

— (6)Можно мне попробовать? — спросила я.

(7)Ребята переглянулись, и Толя, по обыкновению краснея, ответил:

— Пожалуйста, Марина Николаевна. (8)Вы с кем будете играть?

— (9)Хочешь, сыграем с тобой?

(10)Мы перенесли доску на мой стол, уселись друг против друга, ребята тесно окружили нас – и сражение началось. (11)Толя оказался серьёзным противником – толковым, расчётливым, осторожным. (12)Я играла немногим лучше его и неожиданно почувствовала, что волнуюсь. (13)Во-первых, мне казалось, что все симпатии на стороне Толи, все желают ему удачи, а это много значит – отношение окружающих! (14)Притом я вдруг поняла, что от исхода этой партии многое зависит, и решила, что мне просто необходимо выиграть.

(15)Сдвинув брови, плотно сжав губы, мой противник изучал доску. (16)Рядом стоял его приятель Саша, и на его лице отражалось всё, что происходило на поле боя. (17)Он так переживал каждый Толин ход, словно это его, а не Толю ожидали победа или поражение.

(18)Я не очень-то могла наблюдать за окружающими, но не заметить, как ведёт себя Боря Левин, было невозможно. (19)Он «болел» за того, кому изменяло счастье. (20)Он не столько радовался хорошим ходам, сколько огорчался, если кто-нибудь из нас делал неправильный, по его мнению, ход. (21)Стоило мне или Толе взяться за фигуру, как раздавалось полное отчаяния «Эх!»

— (22)Ты мешаешь, — сдержанно сказал наконец Толя. — (23)Раз не можешь смотреть спокойно, уходи.

(24)Боря присмирел.

(25)Через некоторое время я, сманеврировав своим чёрным конём, сняла Толиного слона. (26)Положение белых усложнялось. (27)Я посмотрела на серьёзное лицо Толи, на морщинку, залёгшую у него меж бровей, и сквозь невольный азарт игры вдруг подумала: «Зачем я так стараюсь выиграть? (28)Ведь он совсем ребёнок. (29)Он огорчится, а для меня проигрыш – не велика беда».

(30)Был мой ход, он, по-видимому, решал судьбу партии: вслед за слоном я могла заставить Толю пожертвовать ладьёй, и тогда… (31)Но я стала сосредоточенно разглядывать противоположный угол доски, словно обдумывая какую-то совсем новую комбинацию, и пошла пешкой, давая Толе возможность воспользоваться неожиданным преимуществом. (32)Но он посмотрел на меня с таким откровенным изумлением, что мне стало неловко, а присмиревшие было ребята зашевелились, и кто-то разочарованно прошептал: «Поддаётся…»

— (33)Вы ошиблись, Марина Николаевна, — сказал Толя. — (34)Возьмите ход обратно.

— (35)Я сама виновата, впредь буду осторожнее, — возразила я, чувствуя, что тоже краснею.

(36)Но Толя не воспользовался моим великодушием, он не хотел победы, добытой по милости уступок и снисхождений. (37)Он сделал какой-то нейтральный ход, и тогда я пошла так, как собиралась прежде. (38)Белые сделали ещё несколько попыток защититься, но тщетно: через несколько ходов стало ясно, что положение их безнадёжное.

— (39)Мат! — хором сказали ребята.

(40)Толя поднял на меня тёмные глаза и вдруг расплылся в широчайшей улыбке. (41)Все шумно вздохнули, и начался обычный в таких случаях разговор: «А вот если бы Горюнов догадался…», «Если бы Марина Николаевна пошла той пешкой…»

(42)Я взглянула на часы: партия длилась сорок минут. (43)Если бы я разговаривала с Толей сорок минут подряд, узнала бы я о нём больше, чем сейчас? (44)Едва ли. 

 

(По Ф.А. Вигдоровой*)

 

* Фрида Абрамовна Вигдорова (1915-1965) – русская и советская писательница, журналистка.

---

(1)Русый голубоглазый сын инженера Борина, комсомолец Мишка Борин, учился в университете и в этом году перешёл на второй курс. (2)Ещё когда он оканчивал среднюю школу, его товарищи много спорили о выборе профессии.

«(3)Кем ты будешь?» — спрашивали они друг друга. (4)Почти все мечтали стать инженерами и лётчиками, а кто-то – геологом, врачом, педагогом. (5)У Мишки Борина и не спрашивали: его судьба всем казалась ясной. (6)Сын известного радиоинженера, изобретателя, конечно, должен стать радиоинженером. (7)И Мишка Борин сильно удивил не только товарищей, но и отца, неожиданно объявив, что он будет географом. (8)Так он решил уже несколько лет назад. (9)Когда он учился в школе, затаённым и самым большим желанием его было стать Героем Советского Союза. (10)Челюскинская эпопея произвела на него величайшее впечатление. (11)Нет, Мишка не был зазнайкой. (12)Его привлекали не сами по себе награды, почести, почётное звание Героя. (13)Он хотел быть достойным этого звания и принести своему Отечеству действительную пользу. (14)Однажды, вскоре после челюскинской эпопеи, он ехал за город с экскурсией и в вагоне слышал, как молодой моряк-практикант рассказывал своей девушке о том, что вскоре уйдёт в ледовое плавание. (15)Как завидовал ему Мишка!

(16)Он много думал, никому не рассказывая о своих планах. (17)А планы у него были грандиозные. (18)Прежде всего знания. (19)Они оберегают нас от ошибок. (20)Вот, например, Витя. (21)Он изучал химию, а стал полярником, геофизиком. (22)Сколько зря потеряно времени! (23)Мишка сразу возьмёт быка за рога. (24)Сначала нужно перечитать историю всех ледовых походов и морских путешествий. (25)Мишка подналёг на немецкий язык и вскоре прочёл в подлиннике дневник Штеллера, написанный на старинном немецком языке. (26)Походы советских ледоколов он знал назубок. (27)Потом взялся за навигацию, лоции, океанографию, даже за астрономию.

(28)Он вёл записи. (29)В общей тетради имелся раздел «Как люди выходили из безвыходного положения». (30)Сюда он записывал все случаи, казусы, которые угрожали действительным и выдуманным романистами путешественникам. (31)Необходимо научиться быть смелым, сообразительным, решительным.

(32)Однако и это ещё не всё: надо было стать сильным, бодрым, выносливым. (33)Иметь ум учёного и тренированное тело морского волка. (34)Спорт, физкультура составляли немалую долю Мишкиного плана «геройской» подготовки.

(35)Когда Мишка стал студентом, он отнёсся критически ко многим «детским мечтаниям». (36)Так, в школе его сильно занимали размышления о том, что будет, когда он станет Героем. (37)Теперь его более интересовало «само дело». (38)Однако «генеральная линия» его плана осталась, и он, как и ранее, усиленно изучал «необходимые» науки и тренировался физически: рано вставал, закалял своё тело, совершал большие пешие экскурсии, увлекался спортом, однако уже не делал таких глупостей, как в школе: не окунался в проруби и не пугал мать «полным отсутствием аппетита» – она не знала, что так он приучал себя переносить голод.

 

(По А.Р. Беляеву*)

* Александр Романович Беляев (1884-1942) – русский и советский писатель-фантаст, репортёр и адвокат, журналист, один из основоположников отечественной научно-фантастической литературы.

---

(1)Однажды приехал я в Москву к своему приятелю Николаю Александровичу. (2)В гостиной, где я стал ожидать, был и другой посетитель – симпатичный, молодой и скромный на вид человек. (3)Он посмотрел на часы, сказал:

— Я вот час уже жду. (4)Приедет ли Николай Александрович? (5)У меня не дело, а так – пустяки… (6)По охоте… (7)Николай Александрович ведь охотник.

— (8)Да, — говорю я, — он охотник. (9)И я тоже охотник…

— (10)Вот как, вы тоже охотник? (11)А я ветеринар, служу в городском учреждении по отлову бездомных собак. (12)Уже месяц держу пса, никто не является – нет хозяина. (13)А собака – пойнтер, молодой, красавец… (14)А какие глаза! (15)Умные… (16)Чу́дная собака… (17)Вот и пришёл спросить, не возьмёт ли Николай Александрович. (18)Он ведь охотник. (19)Редкая собака.

— (20)Послушайте, — сказал я, — отдайте мне эту собаку, я тоже охотник. (21)Я заплачу́.

— (22)Пожалуйста, — сказал радостно ветеринар. — (23)Никаких плат не надо. (24)Пришлю вам сегодня же.

(25)Я поехал скорее домой. (26)Дожидаюсь. (27)Всё не ведут… (28)Вдруг слышу звонок. (29)Отворяю дверь: передо мной большая собака, кофейно-пегий пойнтер. (30)Дивная голова, уши длинные. (31)Смотрит на меня.

— (32)Здравствуй, пёс, милая собака…

(33)И сердце бьётся от радости.

(34)Налил молока, накрошил хлеба. (35)Собака голодная, ест. (36)Колбасу прямо глотает. (37)Я сел на постель, собака легла около, на полу. «(38)Какая красота, какие глаза! (39)Совсем ещё молодой пёс».

(40)А он морду положил на пол и слушает. «(41)Но как его зовут?» — подумал я. (42)Стал перечислять собачьи клички: Загоняй, Лебёдка… (43)Собака лежит смирно. (44)Только в конце сказал — Феб… (45)Собака вскочила.

— (46)Феб, Феб, — повторил я.

(47)Собака подошла ко мне. (48)Феб положил мне голову на колени и смотрел. (49)Как я был рад: у меня собака!

(50)Утром, когда я проснулся, Феб подошёл ко мне, посмотрел в глаза. (51)Когда я вставал, он вертел хвостом и, прыгая, лаял. (52)Я пошёл с ним на улицу. (53)Феб шёл со мной, не обращая внимания на встречных собак.

(54)Как-то мне пришлось оставить Феба у приятеля в Петербурге. (55)Возвращаясь обратно, я прочёл в газете: «В манеже состоялась выставка кровного собаководства. (56)Награды: лучшая собака выставки и первая золотая медаль, как лучший пойнтер, – Феб, владелец К.А. Коровин».

(57)Прихожу к приятелю. (58)Тот улыбается и говорит мне:

— Знаете, я послал вашего Феба на выставку. (59)Уж очень хороша собака. (60)И подумайте, там ведь собаки какие… (61)Царская охота вся! (62)А ваш Феб – первая собака!

(63)Я поехал на выставку. (64)В манеже слышался лай собак. (65)Издали у одной стойки стояла толпа. (66)Подойдя, я увидел плакаты, букеты цветов и моего Феба. (67)Он лежал, свернувшись клубочком.

— (68)Феб, — сказал я, подойдя.

(69)Он вскочил и бросился ко мне, положил мне лапы на плечи.

— (70)Это ваша собака? — обратился ко мне какой-то военный.

— (71)Моя, — ответил я.

— (72)У меня к вам есть дело. (73)Его императорское высочество приказал узнать мне, не уступит ли владелец собаку за тысячу рублей?

— (74)Не могу, — ответил я. — (75)Продать собаку невозможно. (76)Вероятно, вы это поймёте.

(77)Я рассказал, как у меня появилась собака.

— (78)Невероятно, — удивился военный. — (79)Прошу вас, получи́те награды.

(80)Я стоял около Феба, который опять положил мне лапы на плечи, и его глаза говорили: «Ну, возьми меня отсюда, пойдём».

(81)В это время заиграла музыка, ко мне шли какие-то люди, они несли на подушках золотую медаль, серебряный ошейник, кубок и охотничьи ножи.

(82)Феб жил со мной в деревне. (83)Он любил охоту, и много мы ходили с ружьём по прекрасным долинам страны моей. (84)Когда я писал с натуры картины, Феб не отходил от меня. (85)Прошло время, постарел Феб и стал глохнуть. (86)Он всё клал свою красивую голову ко мне на колени, и я гладил её. (87)Мне всё казалось, что он что-то хочет мне сказать.

(88)Как-то вечером он пришёл ко мне, положил голову на лапы и всё смотрел в мои глаза. (89)Должно быть, Фебушка, ты хотел сказать мне, но не мог про сердце чистое, про великую дружбу и святую верность.

 

(По К.А. Коровину*)

 

* Константин Алексеевич Коровин (1861-1939) – русский живописец, театральный художник, педагог и писатель; академик живописи.

---

(1)Однажды я поехал в Петербург держать экзамен в Академию генерального штаба. (2)Экзамены должны были тянуться более месяца. (3)У меня не было ни одной знакомой души во всём Петербурге, и по вечерам, приходя домой, я испытывал скуку и томление одиночества. (4)Вдруг я случайно вспомнил, что мой отец советовал мне разыскать в Петербурге Александру Ивановну Грачёву, нашу дальнюю родственницу, и зайти к ней. (5)Я с трудом нашёл комнату Александры Ивановны, вошёл и остановился.

(6)Спиной ко мне стояла полная женщина. (7)Она обернулась и стала присматриваться. (8)В это время откуда-то из угла выскочил и быстро подошёл ко мне мальчик, в распоясанной блузе и босиком. (9)Взглянув на него пристальней, я сразу догадался, что это дурачок. (10)Мальчик глядел на меня бессмысленно и издавал странные звуки, нечто вроде «урлы, урлы».

— (11)Не бойтесь, он не тронет, — сказала женщина, идя мне навстречу. — (12)Чем могу служить?

(13)Я назвал себя и упомянул про своего отца. (14)Она обрадовалась, оживилась и разохалась. (15)Мальчик принялся ещё громче кричать своё «урлы, урлы».

— (16)Это сыночек мой, он такой от рождения, — сказала Александра Ивановна с грустной улыбкой. — (17)Степаном его зовут.

(18)Услышав своё имя, мальчонка крикнул каким-то птичьим голосом:

— Папан!

(19)Александра Ивановна похлопала его ласково по плечу.

— (20)Да, да, Степан. (21)Видите, догадался, что о нём говорят.

(22)Чтобы оказать Александре Ивановне внимание, я сказал ему, взяв за руку: «Здравствуй, Степан». (23)Она была холодна, пухла и безжизненна. (24)Я почувствовал брезгливость и только из вежливости спросил:

— Ему, наверно, лет шестнадцать?

— (25)Ах, нет, — ответила Александра Ивановна, — уже двадцать девятый.

(26)Мы разговорились. (27)Грачёва оказалась тихой, робкой женщиной, забитой неудачами и долгой нуждой. (28)Во всё время нашего разговора Степан не сводил с меня глаз. (29)Раза три он исподтишка протягивал руку, чтобы притронуться к блестящим пуговицам моего сюртука, и тотчас же отдёргивал её с видом испуга.

— (30)Неужели ваш Степан так и не говорит ни одного слова? — спросил я Александру Ивановну.

(31)Она печально покачала головой.

— (32)Нет, не говорит. (33)Есть у него несколько собственных слов, да что же это за слова! (34)Так, бормотанье! (35)Вот, например, Степан у него называется «Папан», кушать хочется – «мня», деньги у него называются «тэки». (36)Степан, — обратилась она к сыну, — где твои тэки? (37)Покажи нам твои тэки.

(38)Степан вдруг спрыгнул со стула, бросился в тёмный угол и присел там на корточки. (39)Я услышал оттуда звон медной монеты и те же «урлы, урлы», но на этот раз ворчливые, угрожающие.

— (40)Боится, — пояснила Александра Ивановна. — (41)Ну, ну, не будем трогать тэки, не будем, — принялась она успокаивать сына.

(42)Я стал довольно часто бывать у Грачёвой. (43)Её Степан заинтересовал меня, и мне пришла в голову мысль вылечить его по системе какого-то швейцарского доктора, пробовавшего действовать на своих слабоумных пациентов медленным путём логического развития. (44)Сначала я принёс Степану куклу. (45)Он обрадовался, расхохотался и закричал, указывая на куклу: «Папан!» (46)Потом я приносил ему картинки, пробовал заинтересовать его кубиками, разговаривал с ним, называя разные предметы и показывая на них. (47)Но или система швейцарского доктора была неверна, или я не умел её применять на практике, только развитие Степана не подвигалось ни на шаг. (48)Зато он необыкновенно полюбил меня в эти дни. (49)Когда я приходил, он кидался мне навстречу с восторженным рёвом. (50)После моего ухода он долго не отходил от окна и испускал такие жалобные вопли, что другие квартиранты жаловались на него хозяйке.

(51)А мои личные дела были очень плохи. (52)Я провалился с необычайным треском на предпоследнем экзамене. (53)Нужно было как можно скорее ехать домой. (54)К этому меня побуждали и финансовые соображения: в моём бумажнике лежали всего-навсего три копейки. (55)Я скрепя сердце пошёл просить взаймы у товарищей, но они все отговаривались пустотой карманов. (56)Три копейки! (57)Я вам скажу, что в эти дни мне было очень тяжело. (58)Скоро голод сделался невыносимым. (59)Я пошёл к Александре Ивановне. (60)Мне очень было тяжело просить бедную женщину о деньгах, но я решился сделать это.

— (61)Александра Ивановна, мне есть нечего. (62)Одолжите мне денег.

(63)Она всплеснула руками.

— (64)Голубчик мой, ни копеечки. (65)Вчера сама заложила брошку…

(66)Я чувствовал себя заброшенным на край света, одиноким и униженным. (67)Вдруг кто-то толкнул меня в бок. (68)Я обернулся. (69)Это был Степан. (70)Он протягивал мне на ладони кучку медных монет и говорил:

— Тэки, тэки, тэки…

(71)Я не понимал. (72)Тогда он бросил свои деньги мне на колено, крикнул ещё раз «тэки» и убежал в свой уголок.

(73)Я заплакал, как маленький мальчик. (74)Александра Ивановна также плакала вместе со мной от умиления и жалости, а Степан из тёмного угла испускал жалобные, совершенно осмысленные «урлы, урлы, урлы».

(75)Когда я успокоился, мне стало легче. (76)Неожиданное сочувствие блаженненького вдруг согрело и приласкало моё сердце, показало мне, что ещё можно и должно жить, пока есть на свете любовь и сострадание.

 

(По А.И. Куприну*)

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

---

(1)С детства я помню прекрасный дом деда. (2)Особняк с большим двором, а сзади дома был сад. (3)В саду стояла беседка с цветными стёклами, в которой летом пили чай. (4)К нам часто приходили гости. (5)У отца нередко бывали его друзья – художники. (6)Один юноша, опрокидывая стол и покрывая его скатертями, устраивал мне парусный корабль «Фрегат „Паллада“». (7)И я залезал туда и ехал в воображении по морю к мысу Доброй Надежды. (8)Это мне очень нравилось.

(9)Я как-то сговорился со своей двоюродной сестрой пойти искать мыс Доброй Надежды. (10)Мы пошли по улице. (11)Идём, видим: большая белая стена, деревья, а за стеной внизу – река. (12)Потом опять улицы, магазин, какой-то рынок. (13)Там утки, куры, поросята, рыба. (14)Вдруг какая-то женщина смотрит на нас и говорит:

— Вы чего же это одни?

(15)Я спросил её насчет мыса Доброй Надежды, а она взяла нас за руки и привела в свой дом. (16)Женщина посадила нас за стол и угостила чаем. (17)Она привела других женщин, все смотрели на нас. (18)В окнах уже было темно. (19)Тогда она одела нас в тёплые вязаные платки, меня и сестру, вывела на улицу и поехала с нами. (20)Приехали мы к большому страшному дому, там башня-каланча и наверху ходит солдат. (21)Очень страшно. (22)Сестра ревела. (23)Вошли по каменной лестнице в этот дом. (24)Там люди. (25)За столом сидит какой-то человек. (26)Увидев нас, вышел из-за стола и сказал:

— Вот они.

(27)Я испугался. (28)И человек с саблей повёл нас наружу, и женщина тоже пошла с нами.

— (29)Ишь, пострелы, ушли… неслухи, — слышал я, как говорил человек с саблей женщине.

(30)Привезли нас домой. (31)Отец и мать, много в доме народа, много незнакомых. (32)Все нам рады.

— (33)Ну что, видел, Костя, мыс Доброй Надежды? — спросил меня отец.

— (34)Видел. (35)Только это за рекой. (36)Я туда не дошёл ещё, — сказал я.

(37)Помню, что все смеялись. (38)А дед сказал:

— Мыс Доброй Надежды… (39)Он из дому ушёл искать его, мыс-то. (40)Что было с матерью, отцом! (41)Вся полиция искала в Москве! (42)Нашли… (43)Мальчишка любознательный.

(44)Прошло лето, зима, и вот в один прекрасный день отец поехал со мной по железной дороге. (45)Какая красота! (46)В окно видны леса, поля, всё в цвету. (47)Приехали в деревню. (48)Я сейчас же подружился с мальчишками. (49)Сначала я побаивался ходить далеко, но за речкой был виден лес и синяя даль. (50)Вот туда-то я и пойду… (51)Там-то и есть мыс Доброй Надежды! (52)И пошёл. (53)Со мной Игнашка, Сенька и Серёжка – замечательные люди, мои приятели. (54)Берег речки, трава, кусты. (55)Речка очень узкая, мелкая, но на поверхности плещется рыба. (56)Дальше и дальше идём мы с приятелями. (57)Пришли в огромный сосновый лес. (58)Это – мыс Доброй Надежды? (59)Нет, не это мыс Доброй Надежды, он там, за поворотом реки, через сосны, где синяя даль. (60)Потом я пойду непременно туда… (61)Там есть избушка, там буду жить. (62)И эти берёзы зелёные отражаются в воде, как в зеркале, и там синее небо, а наверху, вдали, синеют далёкие леса – мыс Доброй Надежды… (63)Когда я попаду туда?

(64)Надо возвращаться домой.

(65)Дома говорит мать отцу:

— Ты разве не видишь, что он ищет мыс Доброй Надежды? (66)Ты разве не видишь, что он всегда будет искать этот мыс? (67)Только где мыс этот?

 

(По К.А. Коровину*)

* Константин Алексеевич Коровин (1861-1939) – русский живописец, театральный художник, педагог и писатель.

---

(1)Я решил заняться ловлей певчих птиц и один ходил ловить их почти за тридцать вёрст, на берег Волги, где в мачтовом сосняке водились клесты и синицы-аполлоновки – длиннохвостые белые птички редкой красоты.

(2)В лес я приходил к рассвету, развешивал снасти, ложился на опушке леса и ждал, когда придёт день. (3)Тихо. (4)Всё вокруг застыло в крепком осеннем сне; сквозь сероватую мглу чуть видны под горою широкие луга: они разрезаны Волгой, перекинулись через неё и расплылись, растаяли в туманах. (5)Далеко, за лесами луговой стороны, восходит не торопясь посветлевшее солнце, на чёрных гривах лесов вспыхивают огни. (6)И начинается странное, трогающее душу движение: всё быстрее встаёт туман с лугов и серебрится в солнечном луче, а за ним поднимаются с земли кусты, деревья, стога сена; луга точно тают под солнцем и текут во все стороны, рыжевато-золотые. (7)Вот солнце коснулось тихой воды у берега, кажется, что вся река подвинулась, подалась туда, где окунулось солнце. (8)Восходя всё выше, оно, радостное, благословляет, греет оголённую, озябшую землю, а земля кадит сладкими запахами осени. (9)Я видел восход солнца в этом месте десятки раз, и всегда предо мною рождался новый мир, по-новому красивый…

(10)Я как-то особенно люблю солнце, мне нравится самое имя его, сладкие звуки имени, звон, скрытый в них; люблю, закрыв глаза, подставить лицо горячему лучу, поймать его на ладонь руки, когда он проходит мечом сквозь щель забора или между ветвей. (11)Когда солнце поднимется над лугами, я невольно улыбаюсь от радости.

(12)Надо мной звенит хвойный лес, отряхивая с зелёных лап капли росы. (13)В тени, под деревьями, на узорных листьях папоротника сверкает серебряной парчой иней утреннего заморозка. (14)Порыжевшая трава примята дождями, склонённые к земле стебли неподвижны, но когда на них падает светлый луч, то заметен лёгкий трепет в травах, быть может, последнее усилие жизни.

(15)Проснулись птицы: серые московки пуховыми шариками падают с ветки на ветку, огненные клесты крошат кривыми носами шишки на вершинах сосен, на конце сосновой лапы качается белая аполлоновка, взмахивая длинными рулевыми перьями, чёрный бисерный глазок недоверчиво косится на сеть, растянутую мной. (16)И как-то вдруг слышишь, что уже весь лес, за минуту до этого важно задумчивый, налился сотнями птичьих голосов, наполнился хлопотами живых существ, чистейших на земле.

(17)Мне немножко жалко ловить пичужек, совестно сажать их в клетки, мне больше нравится смотреть на них. (18)Птицы смешат меня своими хитростями: лазоревая синица внимательно и подробно осмотрела западню, поняла, чем она грозит ей, и, зайдя сбоку, безопасно, ловко таскает семя сквозь палочки западни. (19)Синицы очень умны, но они слишком любопытны, и это губит их. (20)Важные снегири глуповаты; они идут в сеть целой стаей: когда их накроешь, они очень удивлены, выкатывают глаза и щиплют пальцы толстыми клювами. (21)Клёст идёт в западню спокойно и солидно. (22)Поползень долго сидит перед сетью, поводя длинным носом, опираясь на толстый хвост; он бегает по стволам деревьев, как дятел, всегда сопровождая синиц. (23)Эта пичужка, как сорока, любит воровать и прятать мелкие блестящие вещи.

(24)К полудню я заканчиваю ловлю, иду домой лесом и полями. (25)Прихожу к вечеру усталый, голодный, но мне кажется, что за день я вырос, узнал что-то новое, стал сильнее.

 

(По М. Горькому*)

 

* Максим Горький (настоящее имя – Алексей Максимович Пешков; 1868-1936) – выдающийся русский советский писатель и драматург.

---

(1)Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. (2)Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им в этот солнечный весенний день было грустно. (3)Только что прочли они в первый раз в жизни «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. (4)Раз написано – значит, настоящая правда.

— (5)Что ж, всё-таки удрал он в конце концов благополучно, — сказала со вздохом Катюша.

(6)Ей уже надоело кукситься: раз окончание хорошее, не стоит и горевать.

— (7)Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили… (8)Правда?

— (9)И больно-пребольно велел их высечь! — обрадовалась Валя. (10)Впрочем, она сейчас же и передумала:

— Нет, знаешь, сечь их не надо. (11)Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: «Русские офицеры великодушны… (12)Марш! (13)На все четыре стороны. (14)Татарской же девочке Дине, которая меня лепёшками кормила, передайте Георгиевскую медаль. (15)А теперь вон с моих глаз!»

— (16)Вон! — закричала Катюша и топнула каблучком в пол.

(17)Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. (18)Сёстры спрыгнули с крыльца и пошли по влажным дорожкам вокруг сада.

(19)В углу сада, у старой заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. (20)На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья… (21)Они переглянулись и поняли друг друга без слов.

— (22)А где ж мы пленных возьмём? — спросила младшая.

— (23)Мишку посадим…

— (24)А кто будет вторым пленником, Костылиным?

(25)Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом: он всё понял.

— (26)Ми-ша!

— (27)Чего надо? — звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша.

— (28)Играть иди!

(29)Через минуту Миша, дожёвывая баранку, стоял перед сёстрами.

— (30)Во что играть будем?

— (31)В «Кавказского пленника». (32)Ты будто Жилин, русский офицер, из крепости к своей маме верхом едешь. (33)Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу. (34)А мы тебя в плен возьмём и в яму посадим, понял?

— (35)Сажайте, что ж.

(36)Мишка спрыгнул, уселся, Тузик за ним.

(37)Пленники вели себя очень странно: катались весело по дну ямы, задрав кверху ноги и лапы, и обдавали друг друга охапками ржавых листьев.

— (38)Стоп! — закричала Валя. — (39)Я вас сейчас рыжему татарину продам…

— (40)Продавай, ладно, — равнодушно отозвался Мишка. — (41)Как дальше играть-то?

— (42)Ты куколок будто лепи и наверх нам бросай… (43)Мы теперь татарские девочки… (44)А мы тебе за это лепёшки бросать будем.

— (45)Из чего лепить-то?

(46)Валя слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда и матрёшку – всё, что на скорую руку в детской собрала. (47)Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (ещё вкуснее лепёшек!). (48)Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники, наконец, удрали.

(49)Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись. (50)Кричали девочки, сердились, приказывали. (51)Кончилось тем, что сами в яму соскочили, уселись с пленниками рядом и тоже стали на облака смотреть.

(52)Часа через два вернулась мама девочек.

— (53)Дети! (54)Ау… (55)Валя! (56)Ка-тю-ша!

(57)И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса:

— Мы здесь! (58)В оранжерее!..

(59)Побежала мать на голоса. (60)И что же! (61)Сидят, прижавшись плечом к плечу, в яме все четверо: Мишка, Тузик и девочки, – и у всех глаза от удовольствия блестят.

— (62)Что вы здесь делаете?

— (63)Мы кавказские пленники.

— (64)Какие там пленники! (65)Сейчас же домой!..

(66)Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошёлся.

(67)Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. (68)Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? (69)Ведь превесёлая же, право, штука.

 

(По С. Чёрному*)

* Саша Чёрный (настоящее имя – Александр Михайлович Гликберг, 1880-1932) – писатель, поэт, журналист, переводчик.

---

(1)Бабушка моя Викентия Ивановна жила в маленьком флигеле, в котором было четыре комнаты. (2)В одной жила бабушка, в другой – старый виолончелист Гаттенбергер, третью комнату бабушка отвела мне.

(3)Бабушка очень одряхлела, согнулась, былая её строгость исчезла, но всё же она не изменила своих привычек: вставала на рассвете, открывала настежь окна и готовила на спиртовке кофе. (4)Выпив кофе, она выходила в сад и читала, сидя в плетёном кресле, любимые свои книги. (5)Часто она засыпала за чтением, седая, вся в чёрном, положив худые руки на подлокотники кресла.

(6)Я дружил с бабушкой. (7)Я любил её больше, чем всех своих родных. (8)Она мне платила тем же. (9)Бабушка воспитала пять дочерей и троих сыновей, а в старости жила совершенно одна. (10)У неё тоже, по существу, никого не было. (11)Из этого нашего одиночества и родилась взаимная привязанность.

(12)Бабушка вся светилась лаской и грустью. (13)Несмотря на разницу лет, у нас было много общего. (14)Бабушка любила стихи, книги, деревья, небо и собственные размышления. (15)Она никогда меня ни к чему не принуждала.

(16)Я часто бывал на концертах в Купеческом саду. (17)Оркестр играл в деревянной белой раковине, а слушатели сидели под открытым небом.

(18)Но особенно я любил пасмурные серые вечера, когда в саду почти не было посетителей. (19)Тогда мне казалось, что оркестр играет для меня одного и для молоденькой женщины с опущенными полями шляпы.

(20)Я встречал эту женщину почти на всех концертах. (21)Она внимательно поглядывала на меня. (22)Я украдкой следил за ней. (23)Один только раз я встретил её взгляд, и мне показалось, что глаза её блеснули лукавым огнём.

(24)Скучное киевское лето наполнилось мечтами об этой незнакомке. (25)Оно тотчас перестало быть скучным. (26)Оно зашумело звонкоголосыми дождями. (27)Они лились с высокого неба, хлопотали в зелени садов. (28)Стеклянные капли, слетая с туч, будто били по клавишам – частый звон наполнял мою комнату. (29)Мне казалось подлинным чудом, что так может петь обыкновенная вода, льющаяся с крыши в зелёную кадку.

(30)За лёгким дымом этих «слепых дождей» и сиянием радуг где-то рядом жила незнакомка. (31)Я был благодарен ей, что она появилась и сразу же изменила всё вокруг. (32)Даже тротуары из жёлтого кирпича, покрытые маленькими лужами, казались мне теперь милыми и сказочными, как у Андерсена.

(33)До сих пор я не знаю, как назвать это состояние. (34)Но оно настоятельно требовало выражения. (35)И вот в то жаркое лето с его «слепыми дождями» я впервые начал писать.

(36)Я скрывал это от бабушки. (37)Я говорил ей, удивлённой тем, что я часами сижу в своей комнате и пишу, что готовлюсь к гимназическим занятиям по литературе и составляю конспекты.

(38)В те дни, когда в Купеческом саду не было концертов, я уезжал на Днепр или на окраину города, в запущенный парк «Кинь грусть». (39)Я забирался в самую глушь, где стоял заброшенный дом, садился на ступеньки террасы и читал. (40)Я ждал. (41)Я был уверен, что именно здесь, в этом парке, встречу свою незнакомку.

(42)Но она не приходила, и я возвращался домой самым длинным путём.

(43)Бабушка ждала меня. (44)Маленький круглый стол в её комнате был накрыт скатертью. (45)На нём стоял ужин. (46)Иногда она говорила, что соскучилась одна за весь этот длинный день, но никогда не бранила меня за то, что я пропадал так долго.

— (47)Молодость, — говорила бабушка, — имеет свои законы. (48)Не моё дело в них вмешиваться.

(49)Я написал рассказ, в котором было это киевское лето: незнакомка в Купеческом саду, «Кинь грусть», ночи и мечтательный гимназист.

(50)В Киеве в то время издавался журнал со странным названием «Рыцарь», куда я после долгих колебаний всё же отнёс рассказ. (51)Через два дня пришла открытка от редактора. (52)Он писал, что прочёл рассказ и напечатает его в ближайшем номере журнала.

(53)Бабушка, конечно, прочла эту открытку. (54)Она даже всплакнула, перекрестила меня и поцеловала:

— Ну, трудись и будь счастлив. (55)Видно, Бог сжалился надо мной и принёс мне напоследок эту радость.

(56)Она радовалась моему первому рассказу больше, чем я.

(57)Когда вышел номер «Рыцаря» с этим рассказом, бабушка даже испекла пирожки и устроила праздничный завтрак.

(58)К завтраку она надела чёрное шёлковое платье. (59)Чёрные её глаза смеялись, когда она смотрела на меня.

(60)Осы садились на вазу с вареньем. (61)А Гаттенбергер, как бы догадавшись о том, что происходит у нас, играл мазурку и притоптывал в такт ногой.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

---

— (1)Паныч! (2)А паныч? — послышался за окном торопливый шёпот.

(3)Вслед за шёпотом раздался осторожный, но настойчивый стук пальцев по стеклу. (4)Это вызывал меня наш старый повар Емельян Иванович, с которым мы уговорились идти ночью ловить раков. (5)Я встал и, стараясь не шуметь, отворил окошко. (6)Через минуту я уже очутился на земле, возле Емельяна Ивановича, дрожа спросонок и от волнения, возбуждаемого во мне предстоящим удовольствием.

— (7)Вы всё захватили, Емельян Иванович? (8)И сачок? (9)И мясо? (10)И лейку?

— (11)Тсс… не шумите, паныч… (12)Мамашенька проснутся, так нас обоих заругают… (13)Ну, идём, что ли.

(14)Мы пошли вдоль пустыря узкой дорожкой, между двумя стенами густого, высокого, гораздо выше человеческого роста бурьяна… (15)Мне было несколько жутко, но новизна впечатлений, а главное – их запретность придавали им такую острую прелесть, что даже и теперь, через двадцать пять лет, вспоминая об этой ночи, я испытываю радостное и тоскливое стеснение в груди.

(16)Вдруг я натолкнулся на Емельяна Ивановича. (17)Он стоял и копошился над чем-то в темноте. (18)Старик, видимо, старался что-то отвинтить. (19)Он отвечал мне с расстановками, тяжело пыхтя от усилий:

— Да вот хочу… ишь ты, как завернули… хочу… крышку снять с факела… заржавела, должно быть… ну, теперь пошла… пошла… готова!

(20)Я услышал чирканье спички, и керосиновый факел вспыхнул красным, коптящим, колеблющимся пламенем. (21)Лицо Емельяна Ивановича сделалось суровым и странно изменилось. (22)От густых бровей, носа и усов легли на него длинные, косые дрожащие тени. (23)Мы пошли дальше. (24)Теперь мне стало ещё жутче, чем в темноте. (25)Хорошо знакомые кусты бурьяна казались толпою обступивших нас со всех сторон призраков, тонких и расплывчатых.

(26)Скоро бурьян кончился. (27)Перед нами расстилалось поле. (28)Запах липы сменился острым запахом росистой травы и мёда. (29)Повеяло прохладой. (30)В степи громко и ритмично кричали миллионы кузнечиков.

(31)Мы спустились к узенькой речке, которая ровной, тёмной полосой протекала между невысокими, но крутыми берегами, поросшими густым лозняком. (32)Около берега вода мелодично и монотонно хлюпала, огибая заливчики и обнажившиеся корни кустов. (33)Емельян Иванович выбрал между двумя ивами удобное сухое местечко и воткнул длинную палку факела в глинистое дно, недалеко от берега.

(34)Наши приготовления были несложны. (35)Мы обвязали тонкой бечёвкой крест-накрест большой кусок мяса; на аршин выше пристроили поплавок из сухой веточки, и затем Емельян Иванович опустил эту приманку в воду. (36)Я должен был с сачком, сделанным из моей старой соломенной шляпы, дожидаться, когда рак появится над водой, чтобы подхватить его.

(37)Река в этом месте была неширока, всего шагов десять или пятнадцать. (38)Звёзды отражались в воде, мерцая и расплываясь. (39)Поплавок дрогнул и стал колыхаться.

(40)Я зашептал взволнованно:

— Емельян Иванович… (41)Клюёт! (42)Тащите!

(43)Но старик только покачал с досадою головой. (44)Поплавок продолжал двигаться, описывая круги и изредка коротко ныряя передней частью под воду. (45)Я, стараясь не дышать, упёршись ногами в торчащий из реки пень и протянув вперёд палку с сачком, мучился нетерпеливым ожиданием. (46)Вдруг поплавок совершенно исчез под водою. (47)Емельян Иванович медленно потянул верёвку вверх. (48)Через минуту я увидел казавшийся громадным кусок мяса и клешни вцепившегося в него рака.

(49)Емельян Иванович взял его двумя пальцами за спину и с торжеством поднял на воздух. (50)Рак продолжал щёлкать шейкой, водил в стороны передними лапами, сводя и разводя клешни, и шевелил длинными усами. (51)Емельян Иванович бросил его в лейку.

(52)После первого рака ловля пошла очень успешно. (53)То и дело старик вытаскивал из сачка чёрных уродов, радуясь им так же искренно и громко, как и я, десятилетний мальчишка. (54)И к каждому раку он непременно приговаривал что-нибудь забавное, прежде чем его опустить в лейку.

— (55)А, господин рачитель, попались? — спрашивал он с комическим злорадством. — (56)Пожалуйте, пожалуйте в компанию. (57)Там вам веселее будет.

(58)Или:

— Моё почтение, господин Раковский. (59)Ждали с нетерпением вашего приезда. (60)Милости просим.

(61)Три или четыре рака от нас ушли. (62)В этих случаях мы горячились и осыпали друг друга едкими упрёками. (63)Но едва поплавок вздрагивал в воде, наша вражда мгновенно утихала, и мы снова с дрожащими от волнения руками шёпотом подзадоривали друг друга:

— О-о! (64)Вот как потянул! (65)Должно быть, громадный Раковецкий клюёт!

(66)В младенческом восторге мы называли наших жертв самыми чудовищными именами. (67)Необычное бодрствование, красота ночи и страсть рьяных рыболовов взволновали и опьяняли нас. (68)На меня нашло то странное, неподвижное очарование тишины, которое испытываешь только в самом раннем детстве. (69)Я глядел, не отрываясь, на красный огонь факела. (70)В голове у меня не было ни одного обрывка мысли, но ощущение чего-то стройного, прекрасного и нежного переполняло мою душу. (71)И в те же минуты мне казалось, что я чувствую, как мимо меня торжественно проплывает что-то огромное, как мироздание…

(72)Не время ли проходило около меня?..

 

(По А.И. Куприну*)

 

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

---

(1)Проезжая на днях возле Меринова, мы завернули к Ивану Яковлевичу чайку попить и кстати узнать, благополучно ли теперь поживает друг наш Филат Антонович. (2)Мы с большой радостью узнали, что не только жив и здоров наш старый друг и охотник, но ещё и ведёт за собой самый отчаянный партизанский отряд из своих друзей-охотников.

— (3)В такие-то годы! — подивились мы.

— (4)А что ему годы, — ответил Иван Яковлевич, — на то и есть мужественный человек и герой, чтобы годы свои красить. (5)Не берут его годы.

(6)Иван Яковлевич наклонился в сторону подпечья и сказал туда, в подпечь, тихо и ласково:

— Руська, Руська.

(7)И как только вымолвил он это слово, из-под печи вышел здоровенный матёрый заяц-русак.

— (8)Вот, товарищи, — сказал Иван Яковлевич, — этот заяц – не простой русак. (9)Прошлый год я поймал его – был меньше кошки. (10)Держал в кадушке, на капусте вырастил, а когда осенью хотел к празднику зарезать – что-то в этом зайце мне показалось, пожалел. (11)И вот через этого зайца владею теперь ружьём.

— (12)Значит, — сказали мы, — не ружьё принесло зайца охотнику, а заяц – ружьё.

— (13)Кроме шуток, — ответил Иван Яковлевич, — истинно так.

(14)И рассказал нам историю, как заяц Руська у начальника партизанского отряда Кумачёва съел сапоги.

(15)Было это на переломе войны, когда немцы подходили к Москве. (16)В это время отряд Кумачёва затаился в лесном овраге, а сам начальник, Филат Антонович, пришёл ночевать к Ивану Яковлевичу.

— (17)Какой же он стал теперь? — спросили мы с интересом.

— (18)А точно такой, как был, — ответил Иван Яковлевич: рост – колокольня, плечи – косая сажень, сапоги – американские, рыжие, на крючках. (19)И вооружение полное, и притом ещё дробовик. (20)Вот какой молодец!

(21)Случилось это ночью, все уснули в избе, а Руська вышел из-под печи и принялся работать над сапогами начальника. (22)Что он там нашёл себе, этот заяц русский, в том месте, где американцы своим способом соединяют голенища с головкой? (23)За целую ночь заяц только и сделал, что начисто отделил голенища от головок, будто захотел понять, как надо шить сапоги на американский манер.

(24)Поутру первая встала Авдотья Ивановна. (25)Как глянула, так и обмерла: на глазах её заяц уничтожал сапоги. (26)И какие сапоги!

— (27)Иван Яковлевич, — разбудила она мужа, — погляди, заяц что сделал.

(28)Ужаснулись супруги. (29)Шепчутся меж собой, ахают, тужат.

— (30)Чего вы там шепчетесь? — спросил начальник, не открывая глаз. — (31)Я не сплю.

— (32)Батюшка, Филат Антоныч, прости нас, беда у нас в доме, такая беда – сказать страшно.

— (33)Что? (34)Немцы?

(35)Начальник партизан вскочил и схватился за наган.

— (36)Какие там немцы – заяц, заяц, родной. (37)Погляди сам.

(38)Поглядел начальник: головки и голенища отдельно лежат.

— (39)Так это заяц мои сапоги съел?

— (40)Так точно, батюшка, никто другой – заяц съел сапоги.

— (41)Вредная тварь, — сказал начальник.

(42)И надел сначала голенища, потом головки, концы же голенищ вмял под края головок. (43)После этого оделся, умылся и зарядил дробовик.

— (44)Ну, вызывай своего зайца на расправу. (45)А то он и твои сапоги съест.

— (46)Руська, Руська, — позвал хозяин.

(47)И как невиноватый, заяц выходит, перебирает губами, глядит кругло, ждёт узнать, для чего его вызвали.

(48)Партизан в него целится. (49)И чуть бы ещё, но партизан опустил ружьё.

— (50)Ты сам убей его, — сказал он, — мне что-то противно в ручного зайца стрелять. (51)Вредная тварь в доме, — сказал Филат Антонович, — а жалко чего-то, никогда не было со мной такого на охоте, то ли, может, время такое: сегодня ты зайца, а завтра самого тебя, как зайца. (52)А ружьё сам на память возьми от меня, может быть, и не увидимся, помнить будешь меня, а мне теперь уже не до охоты. (53)Прощай.

(54)После того поклонился хозяйке, поблагодарил, простился и вышел. (55)А ружьё так и оставил на столе заряженное, с взведёнными курками.

 

(По М.М. Пришвину*)

 

* Пришвин Михаил Михайлович (1873-1954) – русский писатель, автор книг о связи человека с природой.

---

(1)С особенной признательностью я вспоминаю широкие пруды с их зарастающей ряской водяной гладью и тихо сочащимися от пруда к пруду речушками. (2)Летом мы, точно пираты, плавали по ним в лодках, стараясь быстро пересечь открытые места, нырнуть в камыши, притаиться под мостами, по которым грузной походкой проходил инспектор. (3)С осени, когда пруды начинали покрываться плёнкой, мы с нетерпением следили за их замерзанием. (4)До сих пор ещё в моих ушах стоит переливчатый стеклянный звон от камней, бросаемых с берега на тонкий лёд. (5)Лёд становится крепче. (6)Мы с братом привязываем коньки и, опасаясь провалиться или попасть в карцер, пробуем кататься. (7)Через неделю после наших опытов с берега на пруд торжественно спускается директор гимназии Степан Яковлевич; сторож Савелий пробует лёд пешнёй¹, и, наконец, официально разрешается катанье. (8)Каждый день после обеда на пруду вьются сотни юрких мальчишек, сбегаясь, разбегаясь, падая среди весёлой суеты, хохота, криков.

(9)Между мелюзгой, словно осетры в стае мелкой рыбёшки, неуклюже катаются на коньках учителя. (10)Вот огромный Петров, точно падающая башня, вот даже Лемпи́, без коньков, весь красный от мороза, рассказывает, как они бегали на коньках в школе Пестало́цци. (11)Немец Глюк долго не мог выучиться даже стоять на коньках и заказал себе коньки с двойными полосками. (12)Стоять на них удобно, но поворачиваться трудно. (13)Крепкий ветер подхватывает его небольшую фигурку в широкой шубе и мчит по гладкому, как зеркало, льду прямо к речке. (14)Мы кричим ему, что на речке опасно; бедный немец размахивает руками, шуба его распахивается, как парус… (15)Через минуту он на чёрном непрочном льду, который трещит и проваливается. (16)Глюк у́хает в воду, к счастью, не на глубоком месте. (17)Малыши связывают башлыки́², выстраиваются в ряд, самый лёгкий подбегает к речке и кидает башлык. (18)Затем по команде вся вереница с пением и криками «ура» выволакивает мокрого Глюка на крепкое место.

(19)В особенно погожие дни являются горожане и горожанки. (20)Порой приходит с сестрой и матерью она, кумир многих сердец, усиленно бьющихся под серыми шинелями. (21)В том числе – увы! – и моего. (22)Ей вза́пуски³ подают кресло. (23)Счастливейший выхватывает кресло из толпы соперников… (24)Усиленный бег, визг полозьев, морозный ветер с лёгким запахом духов, а впереди головка, уткнувшаяся в муфту от мороза и от страха… (25)Огромный пруд кажется таким маленьким и тесным… (26)Вот уже берег…

(27)Темнеет… (28)Два сторожа, надзиратель и инспектор обходят пруд кругом, сгоняя запоздавших с катка. (29)Лёд пустеет. (30)Из-за широких камышей подымается луна, трогая холодным светом края старого дворца; белая гладь сверкает, порой трескается и стонет. (31)На ней продолжают виться пять-шесть тёмных фигур. (32)На берегу появляется высокая чёрная тень. (33)Это Степан Яковлевич следит за преступными катальщиками. (34)От гимназии спускается несколько тёмных силуэтов: будет облава. (35)Но лунный свет обманчив – узнать, кто катается, нельзя. (36)Мы даём преследователям время подойти ближе, почти окружить себя. (37)Но затем быстро бежим к опасным местам. (38)Лёд звенит всё тоньше, под ногами переливчато плещет подгибающаяся ледяная плёнка, близко чернеют полыньи. (39)Ж-ж-жи… (40)Один за другим, держась на расстоянии, беглецы пробегают по опасной речке на другой пруд. (41)Преследователи останавливаются, совещаются и чаще всего отступают. (42)Фигуры их расплываются в морозной мгле. (43)И опять на гладком пруду слышен лёгкий визг железа по льду, и продолжается молчаливое кружение на лунном свете.

(44)Из первых учеников я давно спустился к середине и нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… (45)А зато на пруду в эти лунные ночи грудь дышит так полно, и под свободные движения так хорошо работает воображение. (46)Луна подымается, заглядывает в пустые окна мёртвого замка, выхватывает золотой карниз, приводит в таинственное осторожное движение какие-то неясные тени. (47)Что-то шевелится, что-то дышит, что-то оживает.

(48)И потом спится так крепко, несмотря на то что уроки совсем не готовы.

(49)Теперь, когда я вспоминаю первые два-три года своего учения в ровенской гимназии и спрашиваю себя, что там было в то время наиболее светлого и здорового, то ответ у меня один: толпа товарищей, интересная война с начальством и – пруды, пруды…

 

(По В.Г. Короленко*)

 

* Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – русский писатель, публицист, общественный деятель.

 

¹ Пешня́ – лом для пробивания льда.

² Башлы́к – остроконечный капюшон с длинными концами, надеваемый поверх головного убора.

³ Вза́пуски – наперегонки, стараясь обогнать друг друга (разг.).

---

(1)В доме жило много старых вещей. (2)Когда-то давно эти вещи были нужны обитателям дома, а сейчас они пылились и рассыхались на чердаке и в них копошились мыши.

(3)Изредка мы устраивали на чердаке раскопки и среди разбитых оконных рам и занавесей из мохнатой паутины находили то ящик от масляных красок, покрытый разноцветными окаменелыми каплями, то сломанный перламутровый веер, то медную кофейную мельницу времён Севастопольской обороны, то огромную тяжёлую книгу с гравюрами из древней истории, то, наконец, пачку переводных картинок.

(4)Как-то на чердаке мы нашли деревянную чёрную шкатулку. (5)На крышке её медными буквами была выложена английская надпись: «Эдинбург. (6)Шотландия. (7)Делал мастер Гальвестон».

(8)Шкатулку принесли в комнату, осторожно вытерли с неё пыль и открыли крышку. (9)Внутри были медные валики с тонкими стальными шипами. (10)Около каждого валика сидела на бронзовом рычажке медная стрекоза, бабочка или жук.

(11)Это была музыкальная шкатулка. (12)Мы завели её, но она не играла. (13)Напрасно мы нажимали на спинки жуков, мух и стрекоз – шкатулка была испорчена.

(14)За вечерним чаем мы заговорили о таинственном мастере Гальвестоне. (15)Все сошлись на том, что это был весёлый пожилой шотландец в клетчатом жилете и кожаном фартуке. (16)Во время работы, обтачивая в тисках медные валики, он, наверное, насвистывал песенку. (17)Как все хорошие мастера, он разговаривал с теми вещами, которые делал, и рассказывал им их будущую жизнь. (18)Но, конечно, он никак не мог догадаться, что эта чёрная шкатулка попадёт из-под бледного шотландского неба в пустынные леса за Окой, в деревню, где только одни петухи поют, как в Шотландии, а всё остальное совсем не похоже на эту далёкую северную страну.

(19)С тех пор мастер Гальвестон стал как бы одним из невидимых обитателей старого деревенского дома. (20)Порой нам даже казалось, что мы слышим его хриплый кашель, когда он невзначай поперхнётся дымом из трубки. (21)А когда мы что-нибудь сколачивали – стол в беседке или новую скворечню – и спорили, как держать фуганок¹ или пригнать одну к другой две доски, то часто ссылались на мастера Гальвестона, будто он стоял рядом и, прищурив серый глаз, насмешливо смотрел на нашу возню. (22)И все мы напевали последнюю любимую песенку Гальвестона:

Прощай, земля, – корабль уходит в море!

(23)Прощай навек, мой тёплый отчий дом…

(24)Шкатулку поставили на стол, рядом с цветком герани, и в конце концов забыли о ней.

(25)Но как-то осенью, поздней ночью, в старом и гулком доме раздался стеклянный переливающийся звон, будто кто-то ударял маленькими молоточками по колокольчикам, и из этого чудесного звона возникла и полилась мелодия: «В милые горы ты возвратишься…»

(26)Это неожиданно проснулась после многолетнего сна и заиграла шкатулка. (27)В первую минуту мы испугались, и даже Фунтик вскочил и слушал, осторожно подымая то одно, то другое ухо. (28)Очевидно, в шкатулке соскочила какая-нибудь пружина. (29)Шкатулка играла долго, то останавливаясь, то снова наполняя дом таинственным звоном, и даже ходики притихли от изумления. (30)Шкатулка проиграла все свои песни, замолчала, и как мы ни бились, но заставить её снова играть мы не смогли.

(31)Сейчас, поздней осенью, когда я живу в Москве, шкатулка стоит там одна в пустых нетопленых комнатах, и, может быть, в непроглядные и тихие ночи она снова просыпается и играет, но её уже некому слушать, кроме пугливых мышей.

(32)Но если после этого маленького рассказа вам приснится ночная весёлая игра музыкального ящика, звон дождевых капель, падающих в медный таз, ворчанье Фунтика, недовольного ходиками, и кашель добряка Гальвестона, то я буду думать, что рассказал вам всё это не напрасно.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

¹ Фуга́нок – столярный инструмент.

---

(1)Никогда не забуду, как в юные годы Борис Житков стал учить меня гребле близ пустынного берега, взяв для этого шаланду у знакомого грека. (2)Вёсла были занозистые, тяжёлые, длинные, шаланда неуклюжая и в то же время предательски вёрткая. (3)Руки у меня закоченели от лютого ветра, боковые волны с каждой минутой становились всё злее, но я испытывал жгучий восторг оттого, что на корме сидит Житков и отрывисто командует мне:

— Левое табань, правое загребай! (4)Закидывай подальше. (5)Вот так! (6)Раз-два! (7)Раз-два!

(8)Требовательность его не имела границ. (9)Он требовал бесперебойной, квалифицированной, отчётливой гребли, я же в первое время так сумбурно и немощно орудовал тяжёлыми вёслами, что он то и дело с возмущением кричал:

— Перед берегом стыдно!

(10)И хотя на берегу в такой холод не было ни одного человека, мне казалось, что всё побережье усеяно сотнями зрителей, которые затем и пришли, чтобы поиздеваться над моей неумелостью.

(11)Вскоре я настолько освоился с греблей, что Житков счёл возможным выйти со мною из гавани в открытое море, где на крохотное наше судёнышко сразу накинулись буйные, очень весёлые волны. (12)До знакомства с Житковым я и не подозревал, что на свете существует такое веселье.

(13)В море Житков становился благодушен, разговорчив, общителен и совершенно сбрасывал с себя свою взрослость и замкнутость. (14)Нам случалось бывать в море по семи, по восьми часов, порою и больше; мы приставали к берегу, разводили на гальке костёр, варили в жестянке уху, состязались в бросании камней рикошетом. (15)К концу лета мы загорели, как нeгры. (16)Моя мать, до той поры никогда не решавшаяся отпускать меня к морю, теперь уже не возражала против моих долгих экскурсий: так магически действовало на неё имя «Житков».

(17)Только раз за всё лето с нами случилась авария, о которой мы часто вспоминали потом, несколько десятилетий спустя. (18)Как-то перед вечером, когда мы возвращались домой, вдруг сорвался сильный ветер и погнал нас прямиком на волнорез, а разгулявшиеся буйные волны словно задались специальною целью шваркнуть нас со всего размаха о гранит волнореза и разнести наше судёнышко в щепки. (19)Мы гребли из последних сил; всё своё спасение мы видели в том, чтобы добраться до гавани, прежде чем нас ударит о камни.

(20)Это оказалось невозможным, и вот нас подняло так высоко, что мы на мгновение увидели море по ту сторону мола¹, потом бросило вниз, как с пятиэтажного дома, потом обдало огромным водопадом, потом с бешеной силой стало бить нашу лодку о мол то кормою, то носом, то бортом.

(21)Я пробовал было отпихнуться от волнореза веслом, но оно тотчас сломалось. (22)Я одеревенел от отчаяния и вдруг заметил, или, вернее, почувствовал, что Житкова уже нет у меня за спиной. (23)Была такая секунда, когда я был уверен, что он утонул.

(24)Но тут я услыхал его голос. (25)Оказалось, что в тот миг, когда нас подняло вверх, Житков с изумительным присутствием духа прыгнул с лодки на мол, на его покатую, мокрую, скользкую стену и вскарабкался на самый гребень. (26)Оттуда он закричал мне:

— Канат!

(27)Житков требовал, чтобы я кинул ему верёвку, что лежала свёрнутой в кольцо на носу, но я растерялся и завопил от предсмертной тоски.

(28)К счастью, сторож маяка увидал катастрофу и поспешил мне на помощь. (29)С искажённым от злобы лицом он швырнул мне конец верёвки и вместе с Житковым втащил меня, дрожащего, но невыразимо обрадованного, на мокрые камни мола и тотчас же занялся нашей лодкой: зацепил её длинным багром и велел подручному ввести её в гавань, после чего накинулся на меня и Житкова, требуя, чтобы мы следовали за ним на маяк.

(30)Чтобы выпрыгнуть из лодки во время бури и вспрыгнуть на мол, нужна была ловкость спортсмена, не говоря уже об отчаянной смелости. (31)Здесь, в эту четверть часа, передо мной раскрылся весь Житков: великий умелец, герой, верный и надёжный товарищ.

 

(По К.И. Чуковскому*)

 

* Корней Иванович Чуковский (1882-1969) – русский советский писатель, публицист, литературный критик, переводчик, литературовед.

 

¹ Мол – примыкающее одним концом к берегу оградительное сооружение для защиты портовой акватории от морских волн.

---

(1)Ещё в раннем детстве доводилось мне любоваться восходом солнца. (2)Весенним ранним утром, в праздничный день, мать иногда будила меня, на руках подносила к окну:

— Посмотри, как солнце играет!

(3)За стволами старых лип огромный пылающий шар поднимался над проснувшейся землёю. (4)Казалось, он раздувался, сиял радостным светом, играл, улыбался. (5)Детская душа моя ликовала. (6)На всю жизнь запомнилось мне лицо матери, освещённое лучами восходящего солнца.

(7)В зрелом возрасте много раз наблюдал я восход солнца. (8)Я встречал его в лесу, когда перед рассветом проходит вверху над макушками предутренний ветер, одна за другою гаснут в небе чистые звёзды, чётче и чётче обозначаются на посветлевшем небе чёрные вершины. (9)На траве лежит роса. (10)Множеством блёсток сверкает растянутая в лесу паутина. (11)Чист и прозрачен воздух. (12)Росистым утром смолою пахнет в густом лесу.

(13)Видел восход солнца над родными полями, над зеленеющим, покрытым росою лугом, над серебряной гладью реки. (14)В прохладном зеркале воды отражаются побледневшие утренние звёзды, тонкий серп месяца. (15)На востоке разгорается заря, и вода кажется розовой. (16)Как бы в парной лёгкой дымке под пение бесчисленных птиц поднимается над землёю солнце. (17)Точно живое дыхание земли, лёгкий золотистый туман стелется над полями, над недвижной лентой реки. (18)Всё выше поднимается солнце. (19)Прохладная прозрачная роса на лугах сверкает алмазной россыпью.

(20)Наблюдал появление солнца в морозное зимнее утро, когда нестерпимо сияли глубокие снега, рассыпа́лся с деревьев лёгкий морозный иней. (21)Любовался восходом в высоких горах Тянь-Шаня и Кавказа, покрытых сверкающими ледниками.

(22)Особенно хорош восход солнца над океаном. (23)Будучи моряком, стоя на вахте, много раз наблюдал я, как восходящее солнце меняет свой цвет: то раздувается пылающим шаром, то закрывается туманом или далёкими облаками. (24)И всё вокруг внезапно меняется. (25)Иными кажутся далёкие берега, гребни набегающих волн. (26)Изменяется цвет самого неба, золотисто-голубым шатром покрывающего бескрайнее море. (27)Пена на гребнях волн кажется золотою. (28)Будто золотыми кажутся летящие за кормою чайки. (29)Алым золотом отсвечивают мачты, блестит крашеный борт корабля. (30)Стоишь, бывало, на вахте на носу парохода, несказанной радостью наполняется сердце. (31)Рождается новый день! (32)Сколько встреч и приключений сулит он молодому счастливому моряку!

(33)Жители больших городов редко любуются восходом солнца. (34)Высокие каменные громады городских домов закрывают горизонт. (35)Даже сельские жители просыпают короткий час восхода солнца, начало дня. (36)Но в живом мире природы всё пробуждается. (37)На опушках леса, над озарённой водою громко поют соловьи. (38)Взвиваются с полей в небо, исчезая в лучах рассвета, лёгкие жаворонки. (39)Радостно кукуют кукушки, свистят дрозды.

(40)Только моряки, охотники – люди, тесно связанные с матерью-землёю, – знают радость торжественного солнечного восхода, когда на земле пробуждается жизнь.

(41)Друзья мои читатели, очень советую вам полюбоваться восходом солнца, чистой ранней утренней зарёю. (42)Вы почувствуете, как свежей радостью наполняется ваше сердце. (43)В природе нет ничего прелестнее утренней ранней зари, когда материнским дыханием дышит земля и жизнь пробуждается.

 

(По И.С. Соколову-Микитову*)

* Иван Сергеевич Соколов-Микито́в (1892-1975) – русский советский писатель и журналист, натуралист, путешественник.

---

(1)Наконец настал первый экзамен по математике, а я всё был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчёта в том, что меня ожидало. (2)По вечерам на меня находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и нехорошо, но утром, с солнечным светом, я снова был очень доволен собой и не желал никаких изменений.

(3)В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. (4)Я хладнокровно смотрел на тех, кто подходил экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.

— (5)Ну что, Грап, — сказал я Иленьке, когда он возвращался от стола экзаменатора, — набрались страха?

— (6)Посмотрим, как вы, — сказал Иленька.

(7)Я презрительно улыбнулся на ответ Иленьки, несмотря на то что сомнение, которое он выразил, на минуту заставило меня испугаться. (8)Но туман снова застлал это чувство, и я продолжал быть рассеян и равнодушен, так что даже обещался друзьям пойти перекусить в трактир тотчас после того, как меня проэкзаменуют. (9)Когда меня вызвали вместе с Икониным, я оправил фалды мундира и весьма хладнокровно подошёл к столу экзаменатора.

(10)Лёгкий мороз испуга пробежал у меня по спине только тогда, когда молодой профессор посмотрел мне прямо в лицо и я дотронулся до почтовой бумаги, на которой были написаны билеты. (11)Иконин, хотя взял билет с тем же раскачиваньем всем телом, с каким он это делал на предыдущих экзаменах, отвечал кое-что, хотя и очень плохо; я же взял другой билет и на другой ничего не ответил. (12)Профессор с сожалением посмотрел мне в лицо и тихим, но твёрдым голосом сказал:

— Вы не перейдёте на второй курс, господин Иртеньев. (13)Лучше не ходите экзаменоваться. (14)И вы тоже, господин Иконин, — добавил он.

(15)Иконин просил позволения переэкзаменоваться, как будто милостыни, но профессор отвечал ему, что он в два дня не успеет сделать того, чего не сделал в продолжение года. (16)Иконин снова жалобно, униженно умолял; но профессор снова отказал.

— (17)Можете идти, господа, — сказал он тем же негромким, но твёрдым голосом.

(18)Только тогда я решился отойти от стола, и мне стало стыдно за то, что я своим молчаливым присутствием как будто принимал участие в унизительных мольбах Иконина. (19)Не помню, как я прошёл залу мимо студентов, что отвечал на их вопросы, как вышел в сени и как добрался до дому. (20)Я был оскорблён, унижен, я был истинно несчастлив.

(21)Три дня я не выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в детстве, наслаждение в слезах и плакал много. (22)Все тяжёлые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого-нибудь в своём несчастии: думал, что кто-нибудь всё это сделал нарочно, роптал на профессоров, на товарищей, на отца; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора.

(23)Папа́ был недоволен мною, но, видя моё страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, ещё всё дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет. (24)В этом внимании близких людей я видел гордое, оскорбительное для меня снисхождение к человеку, упавшему уже слишком низко. (25)Дня через три я немного успокоился; но никуда не выходил из дома и, всё думая о своём горе, слонялся из комнаты в комнату, стараясь избегать всех домашних.

(26)Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу, вдруг вскочил, взбежал наверх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл её, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. (27)Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. (28)Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твёрдо был убеждён, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам.

 

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – великий русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.

---

(1)Дом наш находился на окраине города. (2)Я уже взялся за ручку калитки, когда из-под козырька фуражки заметил чьи-то грязные ноги, попиравшие чистые каменные ступени парадного крыльца. (3)Окинув взглядом обладателя грязных ног, я заметил, что он одет более чем по-летнему. (4)Коротенький и узкий пиджак туго обтягивал тело, выше кисти оставляя открытыми большие грязные руки, синевато-багровые от холода. (5)Тот же оттенок носили и другие части тела незнакомца.

— (6)Послушай, чего тебе надо? — спросил я с деловитой суровостью барчонка, выполняющего функции хозяина и домовладельца.

(7)Незнакомец молчал и смотрел на меня. (8)Поразило меня что-то особенное в выражении его глаз и рта. (9)Лицо у него было болезненно-полное и на щеках еле покрытое негустым пушком. (10)Носик маленький, красный от холода. (11)Небольшие серые тусклые глаза смотрели на меня в упор, не мигая. (12)В них совсем не было мысли, но откуда-то из глубины поднималась тихая, молчаливая мольба, полная несказанной тоски и муки.

— (13)Послушай же! (14)Чего тебе надо? — вторично спросил я, но уже со значительно меньшей суровостью.

(15)Но незнакомец и на этот раз не удостоил меня ответа. (16)Слегка сгорбившийся, беспомощно, как плети, опустивший руки по бокам, он смотрел на меня тем же взглядом, и лишь губы его стали шевелиться.

— (17)Копеечку… — послышался тихий ответ.

— (18)Как тебя зовут?

— (19)А-лёша… (20)Дурачок.

(21)Эта необычная рекомендация не показалась мне странной, ибо я давно уже решил, что у незнакомца не все дома, и мне было жаль его. (22)Особенно смущало меня проглядывавшее сквозь прорехи голое, синеватое тело.

— (23)Тебе холодно?

— (24)Хо-лодно.

(25)С быстротой нерассуждающего детства я составил чудный план помощи Алёше, имевший целью не только спасти его от холода, но и обеспечить его будущность по меньшей мере на несколько десятков лет. (26)Схватив Алёшу за рукав, я энергично потащил его окольным путём в сад. (27)Там я усадил Алёшу на скамейку, с поспешностью отправился домой и, не раздеваясь, потребовал от матери «как можно больше денег». (28)Та изумилась, но ввиду того что я был первенцем и баловнем, а также и потому, что у неё не было мелочи, дала мне рубль, строго приказав принести мне сдачи. (29)Как же, дожидайся!

— (30)На, Алёша. (31)Тут много денег. (32)Смотри, не потеряй.

(33)Для верности я сам зажал в его руку драгоценную бумажку.

(34)Говорят, что павлины горды, но это могут говорить лишь те, кто не видал меня в этот достопамятный день. (35)Но радость от сознания сделанного добра была, пожалуй, ещё выше гордости и страдала лишь одним недостатком: не была разделена. (36)Впрочем, этот недостаток легко было исправить: у меня был поверенный – наш дворник Василий. (37)На этот раз, однако, я был обманут. (38)Мой трогательный рассказ о бедном Алёше и рубле вызвал в Василии неистощимое и обидное для моего самолюбия веселье. (39)Выждав окончания приступа смеха, я в вежливых выражениях попросил разъяснить мне его причину. (40)Боже, какое разочарование! (41)Оказалось, что Алёша живёт у известной Акулины, которая посылает его собирать копеечки, и, если копеечек набирается достаточно, на них совершается пьянство и дебош. (42)И следовательно, мой рубль…

(43)Я убедил Василия предпринять вместе со мной небольшую разведку во владения Акулины. (44)Подходя к её дому, я сильно тру́сил и крепко держал Василия за руку. (45)Куда-то опустившись, поднявшись и снова опустившись, мы очутились внутри лачуги. (46)Спиной к нам сидела Акулина, Алёши не было видно.

— (47)А, Мелит Николаевич! — дружелюбно приветствовала меня Акулина, получавшая от моей матери кое-какое тряпьё. — (48)Садитесь, гостями будете. 

— (49)Василий, — шепнул я, — спроси, где Алёша. 

— (50)Вам Лёшку нужно? — услыхала Акулина. — (51)А на что это он вам?

— (52)Барчук дал ему целковый, — сурово вмешался Василий, — и хочет спросить, куда он его потребил.

— (53)Вот он, Лёша. (54)Спрашивайте сами, – грубо отрезала Акулина.

(55)В тёмном углу за печкой на каком-то обрубке сидел Алёша. (56)Длинные руки бессильно лежали на коленях. (57)Я наклонился к Алёше и снова встретил молящий, полный тоски взгляд и увидел ту же жалкую, просящую улыбку.

— (58)Алёша, где же деньги? (59)Деньги, которые я тебе дал? 

(60)Алёша пошевелил губами и бесстрастно произнёс:

— Она взяла.

— (61)А это что у тебя? — (62)Заметил я, что одна щека Алёши багрово-красная и под глазами царапина.

— (63)Побила.

(64)Бросив руку Василия, я стал против Акулины и, задыхаясь от охватившего меня гнева, спросил:

— Это он… правду говорит?

— (65)Ну и взяла.

— (66)Как же вы смели?!

— (67)А так и смела. (68)Что же я его даром буду кормить? (69)Тоже небось жрёт как прорва.

— (70)И вы били его?

(71)Я закричал высоким, у меня самого в ушах отдавшимся голосом:

— Вы, Акулина, подлая женщина! (72)Вы… мерзкая женщина! (73)Я папе скажу, он к губернатору поедет! (74)Он…

(75)Но дальше слов у меня не хватило. (76)Я топнул ногой, хотел кричать что-то, но Василий схватил меня за руку и быстро потащил к дверям.

 

(По Л.Н. Андрееву*)

 

* Леонид Николаевич Андреев (1872-1919) – русский писатель, драматург, представитель Серебряного века русской литературы.

---

— (1)Подайте, Христа ради, милостыньку! (2)Милостыньку, Христа ради!

(3)Никто не слышал этих жалобных слов, никто не обращал внимания на слёзы, звучавшие в словах бедно одетой женщины, одиноко стоявшей на углу большой и оживлённой городской улицы. (4)Прохожие торопливо шагали мимо неё, с шумом неслись экипажи по снежной дороге. (5)На землю спускалась святая, великая ночь под Рождество Христово. 

— (6)Милостыньку… не себе, деткам моим прошу…

(7)Голос женщины вдруг оборвался, и она тихо заплакала. (8)Никому не было до неё дела. (9)Да она и сама не думала о себе, о том, что совсем замёрзла, что с утра не ела ни крошки. (10)Вся мысль её принадлежала детям, сердце болело за них. 

(11)Всё последнее время она работала, как могла, надрывала последние силы. (12)Потом слегла и потеряла последнюю работу. (13)Подошёл праздник, ей негде взять куска хлеба.

(14)Ради детей она решилась в первый раз в жизни просить милостыню. (15)Рука не поднималась, язык не поворачивался. (16)Но мысль, что дети её есть хотят, мучила, как пытка. (17)Она готова была на всё. (18)И за несколько часов ей удалось набрать несколько копеек.

(19)И словно в ответ на отчаяние, неподалёку раздался колокольный звон. (20)Быть может, молитва облегчит её душу? (21)Неверными шагами доплелась бедная женщина до церкви.

(22)Храм освещён, залит огнями. (23)Всюду масса людей. (24)Весёлые, довольные лица. (25)Притаившись в уголке, женщина упала на колени и замерла. (26)Вся безграничная материнская любовь, вся её скорбь о детях вылилась в горячей молитве, в глухих скорбных рыданиях. «(27)Господи, помоги! (28)Помоги!» — плачет она. (29)Тихо молилась несчастная в уголке, и слёзы градом лились по её бледному лицу.

(30)Она не заметила, как кончилась церковная служба, не видела, как к ней подошёл кто-то…

— (31)О чём вы плачете? — раздался за ней нежный голос.

(32)Она очнулась, подняла глаза и увидала перед собой маленькую, богато одетую девочку. (33)На неё глядели с милым участием ясные детские глазки. (34)Сзади девочки стояла старушка няня.

— (35)У вас горе? (36)Да? — эти слова, сказанные нежным детским голосом, глубоко тронули женщину.

— (37)Детки у меня голодны, с утра не ели… (38)Завтра праздник…

(39)На лице девочки выразился ужас.

— (40)Няня, что же это! (41)Дети не ели ничего! (42)И завтра будут голодны!

(43)Маленькая детская ручка скользнула в муфту¹.

— (44)Вот, возьмите, тут есть деньги… сколько, я не знаю… покорми́те детей… ради Бога… (45)Они ничего не ели! (46)Разве это можно, няня!

(47)На глазах девочки навернулись крупные слёзы.

— (48)Где вы живёте, сколько у вас детей?

— (49)Муж умер – с полгода будет… (50)Трое ребят на руках осталось. (51)Работать не могла, хворала всё время… (52)Вот и пришлось с протянутой рукой по́ миру идти. (53)Живём мы недалеко… вот тут… в подвале, на углу, в большом каменном доме купца Осипова.

— (54)Няня, почти рядом с нами, а я и не знала! (55)Пойдём скорее, теперь я знаю, что надо делать!

(56)Девочка быстро вышла из церкви, в сопровождении старухи.

(57)Бедная женщина машинально пошла за ними. (58)В кошельке, который был у неё в руках, лежала пятирублёвая бумажка. (59)Женщина зашла в лавку, купила провизии: хлеба, чаю, сахару и побежала домой. 

(60)Вот и тёмная конурка. (61)Три детских фигурки бросились к ней навстречу.

— (62)Маменька! (63)Есть хочется! 

(64)Она обняла их всех троих и облила слезами.

— (65)Послал Господь! (66)Надя, затопи печку, Петюша, ставь самовар! (67)Погреемся, поедим ради великого праздника!

(68)В конурке, сырой и мрачной, наступил праздник. (69)Дети были веселы, согрелись и болтали. (70)Мать радовалась их оживлению, их болтовне. (71)Только изредка приходила в голову печальная мысль… что же дальше? (72)Маленькая Надя тихо подошла к матери, прижалась к ней и заговорила.

— (73)Скажи, мама, правда, что в рождественскую ночь с неба слетает рождественский ангел и приносит подарки бедным детям? (74)Скажи, мама!

(75)Мальчики тоже подошли к матери. (76)И, желая утешить детей, она начала им рассказывать, что Господь заботится о бедных детях и посылает им ангела в великую рождественскую ночь и этот ангел приносит им подарки и гостинцы!

— (77)И ёлку, мама?

— (78)И ёлку, детки, хорошую, блестящую ёлку! 

(79)В дверь подвала кто-то стукнул. (80)Дети бросились отворить. (81)Показался мужик, с маленькой зелёной ёлкой в руках. (82)За ним хорошенькая, белокурая девочка с корзиной, в сопровождении няни, нёсшей за ней разные свёртки. (83)Дети робко прижались к матери.

— (84)Это ангел, мама, это ангел? 

(85)Ёлка давно стояла уже на полу. (86)Старуха няня развязала пакеты, вытащила из них вкусные булочки, кренделя, сыр, масло, яйца, убрала ёлку свечами и гостинцами. (87)Дети всё ещё не могли прийти в себя. (88)Они любовались на «ангела». (89)И молчали, не двигаясь с места.

— (90)Вот вам, встречайте весело Рождество! — прозвучал детский голосок. (91)С праздником!

(92)Девочка поставила на стол корзину и исчезла, прежде чем дети и мать опомнились и пришли в себя.

(93)Дома Маню ждала мама, горячо обняла её и прижала к себе.

— (94)Добрая моя девочка! — говорила она, целуя счастливое личико дочери. (95)Ты отказалась сама от ёлки, от гостинцев и всё отдала бедным детям! (96)Золотое у тебя сердечко! (97)Бог наградит тебя…

(98)Маня осталась без ёлки и подарков, но вся сияла счастьем. (99)Со своим милым личиком, золотистыми волосами она в самом деле походила на рождественского ангела.

 

(По С. Черному*)

 

* Саша Чёрный (настоящее имя – Александр Михайлович Гликберг; 1880-1932) – русский поэт Серебряного века, прозаик, журналист.

¹ Му́фта – предмет одежды для согревания кистей рук в виде короткого, открытого с двух сторон тёплого рукава.

---

(1)При табуне конюшонком состоял Мишка Коряшонок. (2)Он ездил на высоком казацком седле, вдев в стремена босые ноги. (3)Никита на весь день уходил за пруд к Мишке и обучался у него верховой езде.

(4)Влезать в седло было нетрудно: старый сивый мерин стоял смирно, лишь подбивал себя в брюхо задней ногой, отгоняя слепня. (5)Но, усевшись, взяв поводья и пустив сивого рысью, Никита начинал валиться то на правый бок, то на левый. (6)Когда же сивый, пройдя шагов тридцать, сразу останавливался и опускал в траву губастую морду, Никита скатывался через его шею прямо мерину под ноги.

(7)Мишка говорил:

— Ты не робей, падать не больно, шею только втягивай и вались кубарем. (8)Вот я тебе покажу, как без седла, без узды – вскочил и лети.

(9)Мишка побежал к не объезженным ещё трёхлеткам и, протянув руку, начал их звать:

— Хлеба, хлеба, хлеба…

(10)К нему подошла хлебница, тонконогая балованная кобыла Звезда, наставила ушки и бархатными губами искала хлеба. (11)Мишка стал чесать ей шею. (12)Звезда закивала строгой головкой и, чтобы доставить Мишке удовольствие, тоже стала хватать его зубами за плечо.

(13)Мишка огладил её, провёл ладонью вдоль атласной спины, Звезда тревожно переступила – он схватился за холку и вспрыгнул на неё. (14)Удивлённая, разгневанная, Звезда шарахнулась вбок, замотала головой, взбрыкнула, присела, взвилась на дыбы и во весь мах поскакала вдоль табуна.

(15)Мишка сидел на ней, как клещ. (16)Тогда она на всём скаку остановилась и поддала задом, Мишка клубком покатился в траву. (17)Вернулся он к Никите прихрамывая, вытирая с исцарапанной щеки кровь.

— (18)Прямо в хворост скинула проклятая кобылёшка, — сказал он, — а ты так не можешь, в тебе жиру много.

(19)Никита промолчал. (20)Подумал: «Голову сломаю, но научусь ездить лучше Мишки».

(21)За обедом он рассказал про Звезду, матушка разволновалась.

— (22)Слышишь, — сказала она, — я тебя прошу даже близко не подходить к необъезженным лошадям, — и она с мольбой взглянула на Василия Никитьевича. — (23)Вася, поддержи хоть ты меня… (24)Кончится тем, что он сломает себе руки и ноги…

— (25)Вот и отлично, — сказал на это Василий Никитьевич, — запрети ему ездить верхом, запрети ходить пешком, – тоже ведь может нос разбить, – посади его в банку, обложи ватой, отправь в музей…

— (26)Я так и знала, — ответила матушка, — ни часу мне не будет покоя…

— (27)Саша, пойми, что мальчику десять лет. (28)Прости, пожалуйста, я вовсе не хочу, чтобы из него вышел какой-нибудь Слюнтяй Макаронович.

— (29)Да, но это не значит, что ему нужно немедленно же дарить Клопика.

— (30)На Клопике может ездить даже грудной ребёнок.

— (31)Ах, делайте всё, что хотите, садитесь на бешеных лошадей, ломайте себе головы. — (32)У матушки налились слезами глаза, и она ушла в спальню.

(33)Василий Никитьевич разгладил бороду, швырнул салфетку и пошёл к матушке. (34)Учитель Аркадий Иванович взглянул на Никиту, поправил очки и проговорил шёпотом:

— Да, брат, плохо твоё дело.

— (35)Аркадий Иванович, скажите маме, что я не буду падать…

— (36)Терпение, выдержка и твёрдость характера – эти три качества важны также для умения хорошо ездить верхом…

(37)Целую неделю между родителями продолжались разговоры о самостоятельности. (38)Матушка уже сдавалась и с грустью поглядывала на Никиту как на подлежащего на слом, надеялась только, что сохранит он хоть голову. 

(39)Никита за эту неделю старательно учился за прудом верховой езде, Мишка его одобрял и показал лихацкую штуку – прыгать на лошадь с разбегу, сзади, как в чехарду.

(40)Наконец за утренним чаем на балконе матушка подозвала Никиту, поставила его перед собой и сказала печальным голосом:

— Ты знаешь, тебе уже десять лет, и ты должен быть самостоятелен, в твои годы другие мальчики вполне, вполне… — (41)У неё дрогнул голос, она чуть-чуть нахмурилась в сторону отца. — (42)Словом, папа прав, что ты уже не ребёнок. — (43)Василий Никитьевич, опустив глаза, барабанил пальцами по краю стола. — (44)Завтра мы собираемся в гости к Чембулатовой, и ты, если хочешь, можешь поехать верхом на Клопике… (45)Я только прошу, прошу тебя…

— (46)Мамочка, честное, понимаешь, расчестное слово, со мной ничего не случится, — и Никита целовал матушку в глаза, в щёки, в подбородок, в пахнущие ягодами руки.

 

(По А.Н. Толстому*)

* Алексей Николаевич Толстой (1883-1945) – русский и советский писатель, общественный деятель.

---